Альберт Николаевич подошел к зеркалу и бросил на себяпоследний придирчивый взгляд. Он был суеверен и всегда смотрелся в зеркало,прежде чем выйти из дома.

Лицо у него было слишком бледным… Может быть, это из-заосвещения В глубине души он понимал, что Алла права, что он элементарнобоится.., и руки выдавали его предательской дрожью…

Он закрыл дверь квартиры, прошел по ярко освещенномукоридору к лифту, нажал кнопку вызова.

Кабина подъехала на удивление быстро, как будто ждала его насоседнем этаже. Крылов вошел в лифт. Там уже кто-то был — мужчина такого жероста и телосложения, как Альберт Николаевич, в точно таком же хорошо сшитомчерном пальто, стоял спиной к нему. Крылов нажал кнопку первого этажа, и лифтплавно устремился вниз.

В ту же секунду мужчина в черном пальто повернулся лицом кАльберту Николаевичу.

Это было, как в странном сне, когда сталкиваешься на улице ссамим собой, словно отражение в зеркале ожило и обрело собственную волю.

Действительно, Крылов как будто смотрел на себя в зеркало,настолько незнакомец был на него похож. Точно такие же черты лица, точно такиеже темно-русые волосы, и подстрижены так же, как у него…

— Привет, — двойник Крылова лучезарноулыбнулся, — кажется, мы с вами где-то встречались, ваше лицо мнеудивительно знакомо!

С этими словами он достал из кармана пальто голубойпластмассовый флакончик и брызнул в лицо опешившему Альберту Николаевичу резкопахнущей жидкостью. Перед глазами у Крылова все поплыло, голова закружилась, ина долю секунды он отключился. Когда же сознание прояснилось, он по-прежнемубыл в кабине плавно скользящего лифта, но никакого двойника рядом с ним небыло.

«Померещилось, что ли?» — подумал он, пытаясь собратьпредательски разбегающиеся мысли.

Правда, в лифте все еще чувствовался неприятный резкийзапах, но больше ничего подозрительного не было…

Дверцы лифта разошлись, Крылов вышел из подъезда, и тут жеего подхватили двое здоровых молодых парней.

— Альберт Николаевич? — уточнил тот, что справа.

Крылов машинально кивнул, и его буквально внесли в потертуюржавую «восьмерку».

Альберт Николаевич успел подумать, что эта машина не слишкомпохожа на те транспортные средства, которыми обычно пользовалась Алла и ееближайшее окружение, когда один из парней извиняющимся тоном проговорил:

— Андрей Питиримович сам хотел за вами заехать, но унего машина не завелась.

— Кто? — удивленно спросил Крылов.

— Андрей Питиримович, — невозмутимо повторилпарень, — капитан Ананасов, следователь…

Крылов ахнул. До него начали доходить масштабы катастрофы.

— Он просил вам передать, что подъедет прямо в морг,там вы с ним и встретитесь…

Крылов завертелся на месте, и парень, неверно истолковав еговолнение, постарался успокоить нервного свидетеля:

— Да вы не волнуйтесь, вы на опознание не опоздаете, мыв морг еще раньше его приедем…

— Вот уж опоздать в морг я совершенно не боюсь…

Альберт Викторович без сил откинулся на жесткую спинкусиденья и прикрыл глаза.

Хуже быть уже не могло… Хотя он еще не знал, что самое худшеебыло еще впереди.

Его ждало два свидания: сначала ему предстояло оказатьсялицом к лицу со своей мертвой женой, которую он собственными руками отравил, апотом, если удастся это пережить, — с живой и разъяренной Аллой, котораяпо его вине лишилась двух миллионов. Вот этой встречи ему пережить не удастся,на этот счет Альберт Николаевич не обольщался.

Буквально за несколько минут до того, как Альберт НиколаевичКрылов вышел из подъезда своего элитного дома, чтобы попасть в руки бравыхребят, которые повезли его в морг Пятой больницы на опознание, из того жеподъезда энергичной походкой вышел стройный мужчина среднего роста в отличносшитом черном пальто, как две капли воды похожий на господина Крылова. Небрежнопоправив аккуратно подстриженные темно-русые волосы, мужчина подошел кожидавшему его темно-серому «форду».

— Ну что, поехали, что ли? — сказал он рыжеватомумужчине с красным, как у многих рыжих, лицом, который сидел на водительскомместе.

— Поехали, — осклабился рыжий, — на заднеесиденье садись, там тебе будет удобнее!

На заднем сиденье, вальяжно развалившись и медленно двигаятяжелыми челюстями, сидел огромный детина с обритым наголо черепом итрехдневной щетиной на физиономии.

Подвинувшись, чтобы освободить место для пассажира, детинаокинул его таким кровожадным взглядом, что мужчина в черном пальто невольнопоежился и проговорил:

— Ты чего, друг, не позавтракал сегодня? Учти, я оченькостлявый, а пуговицы на пальто вовсе несъедобные.

— А он их выплюнет! — насмешливо ответил рыжий за своегомолчаливого напарника, который не проронил ни слова и только быстрее задвигалмощными челюстями.

— Манюня по жизни неразговорчивый, — пояснилрыжий, — но если попробуешь какую-нибудь шутку отколоть — он тебя и правдасожрет и пуговицами твоими, не подавится.

Потом он покачал головой и вполголоса добавил:

— Говорили, что похожего подобрали, но чтобы уж такпохож… Если бы не знал, подумал бы, что это тот, проходимец из «Горэнерго»…

«Форд» набрал скорость и поехал по направлению к Литейномупроспекту, лавируя среди густого транспортного потока.

Свернув на улицу Чайковского водитель затормозил передкрасивым голубовато-белым особнячком с колоннами и с подвижной видеокамерой надвходом.

— Ну, голубь, пошел, — напутствовал рыжий своегоэлегантного пассажира, — и имей в виду, никаких шуток! У Манюни настроениес утра никудышное, он шуток напрочь не понимает! Так что получил деньги — и свещами на выход, мы тебя перед дверью будем дожидаться!

Ржавая «восьмерка» лихо затормозила перед дверью морга. Одиниз бравых парней выбрался из машины, решительно подхватил под локотьтрясущегося от страха Крылова и буквально втащил его в помещение. Посредикомнаты стоял изрядно потрепанный жизнью персонаж неопределенного возраста, вгрязно-белом халате с отвисшими карманами и с лицом, выдающим хроническое имучительное похмелье.

— На опознание, значится? — осведомился этотабориген и с неожиданной прытью устремился к одной из обитых жестьюдверей. — На опознание, это сюда надо, там уже все готово!

Плечистый парень втолкнул Альберта Николаевича в распахнутуюсанитаром дверь и тут же куда-то исчез. Санитар плотно закрыл дверь за спинойрастерянного свидетеля, и тот оказался совершенно один в небольшом, скудноосвещенном и очень холодном помещении.